Буду выкладывать тут свою писанину, в свободное от копирайтерства и скорой время пишу фентези, сборник рассказов о войне на Балканах и всё, что придет в голову, иногда туда приходит немало Один из первых моих рассказов, на тему Кокоса, естественно, с реальностью кроме проводок колонн на Драгаш и возню с УЧК в горах Сар не имеет, но задача с историческим соответствием и не ставилась.
Дорога на ДрагашНажмите здесь!
Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев. (Иоан.3:16)
Остальной мир сейчас остался за тонкими, хлопающими на ветру стенами палатки. Весь этот лес, горы, округ Призрен, вооруженные вымотанные люди, булькающие в котле бобы, пьяный десетар Раджич, страх и усталость... Хотя вот страх и усталость как раз никуда не делись. Они просто на секунду растворились в густых клубах табачного дыма, им дали присесть на дорожку и послушать высокого пожилого человека в красном берете. Карта, боеприпасы, глиняный кувшин с ракией, сыр на столе… Магазины в патронной смазке и копченый овечий сыр. Антисанитария. Хотя, плевать, наверное, на гигиену. Последний раз лепешка с овощами и пару глотков спирта были вчера вечером, а это - давно и неправда для растущего молодого организма. И хотелось бы отломить кусочек, но не будешь же лопать в присутствии целого майора из «цервеных береток». На карту показывает, карандашом рисует жирные овалы и линии…
Зачем меня сюда позвали? Вообще странная у нас тут компания. Боки? Ну, Боки ладно, Боки командир роты «изведачей», разведчик. Он каждый день штабную палатку посещает. Сегодня, правда, не командир ему задачу ставит, в сторонке сидит наш батя, внимает гостю из Приштины. Важная, наверное, птица, раз прилетел на вертолете и две четы для этого самого вертолета площадку всю ночь расчищали. Но вот остальные? Йован и Милан – водители. С какого перепуга водилам здесь быть? Им под машинами лежать, гайки крутить. Если чего надо, потом десетар скажет. Андрей заведует тылом. Всеми нашими запасами автоматных магазинов и козьего сыра. Тоже не фигура, что бы на карте для него вензеля выводить. Я. Ну если бы «специалец» прилетевший или батя палец поранили, когда карандаш точили, тогда да, тогда понятно. Но вроде как целые у них руки. И все остальное тьху-тьху-тьху в порядке.
Девчонка? Вообще непонятно. Молодая совсем. Челка из-под берета разлетелась. Улыбается. Сумка на спину съехала, с крестом красным. Коллега. Возит майор с собой лекарку, вдруг тоскливо станет или заболит чего, так я думаю. Заставник Радмила. Прапорщик по-нашему. Симпатичный такой младший командир. Не грех такой и честь отдать. Снять берет, уткнуться лицом в волосы. Как интересно они у нее пахнут? А то месяц на Дренице и полтора месяца в предгорье Сар отучили меня от аромата духов. От тепла женского тела и прикосновений рук. Смотрит в мою сторону. Первая группа крови у Радмилы, так над левой грудью написано. Как у меня…
- Повторяю, ситуация критическая. Все дороги на Драгаш перерезаны. Город окружен. Отряды УЧК готовятся к штурму. По нашим данным количество боевиков достигает 800 человек. У них есть тяжелое оружие, предположительно минометы…
Это мы и без тебя знаем, майор. Это не новость. И батя в курсе, и кашевар Ненад догадывается. Месяц мы с ними тут в кошки- мышки играем. УЧК. Армия Освобождения Косово. Злые бородатые люди из леса, которые любят взрывать бомбы у дороги и резать горло пленным на камеру. Днем мы пытаемся найти их базы в предгорьях, ставим мины на протоптанных тропах и у ручьев. Иногда удается задержать бойков. Чаще всего без оружия, но их выдают бледные подбородки на загорелых лицах и характерные мозоли на указательных пальцах. Бороду можно сбрить, а автомат зарыть, но вот такие мелочи выдают, как и вонь неделями немытого тела. Трудно в горах с водопроводом. И поэтому ночью шиптары спускаются в низины. За едой, водой и попутно за нашими головами. Иногда, правда, исключительно из-за последнего пункта. Пока светло мы хозяева положения, в ночи же муслимы действуют активнее. И никто пока не может переломить ситуацию - не хватает сил разом покончить с противником. Может теперь, когда армия заинтересовалась…
- В городе голод. Отряды самообороны отбили уже несколько штурмов. Боеприпасы подходят к концу. Единственная дорога заминирована. Вчера защитники города вышли открытым текстом в эфир, они просят помощи. Беженцы из окрестных сел и раненные…ими забита больница. Если УЧК возьмет Драгаш, будет резня. Этого нельзя допустить…
- Одни муслы режут других. Делают нашу работу. Я бы не мешал.
Это уже Боки. Старый воин - мудрый воин. Морщится «специалец», не нравится ему, когда перебивают. Привыкай, ты не в армии. Како гнездо, така птица, говорят в Сербии. А у нас гнездо еще то, без вопросов. Больше половины наемников и добровольцев, отовсюду не только из Кокоса. Андрюха-снабженец и я, с Украины. Боки из Боснии (вообще-то он Бобан, но для боевых товарищей так). Есть болгары, румыны, русские. Мой хороший друг, Антон, из Питера к примеру. Командир третьей четы, должен был бы сейчас сидеть здесь, но колотится в горячке возле костра. Нужно будет не забыть уколоть его и накормить таблетками, как все закончится…
- Да, горанцы в Драгаше мусульмане. Но они лояльны к Белграду и ненавидят шиптар . И уже около полугода сопротивляются попыткам бандитов захватить их город. Если албанцы установят контроль над ним, их положение в регионе усилится многократно, - майор говорит неспешно, подбирая слова. Смотрит не на Боки, а на командира, понимает, что решение принимает он.
- Если сейчас горанцам не оказать помощь, то завтра эта тысяча бандитов спустится вниз, соединятся с местными и кровавой метлой выметут сербов из долины. У вас тут не полные три сотни, не думаю, что справитесь. У армии нет возможности перебросить сюда даже чету, нужно действовать сейчас.
- В конце концов, мы делаем одно дело,- батя как всегда лаконичен и дипломатичен,- нельзя допустить, что бы УЧК захватила дружественный город. Какова наша роль в предстоящей операции? И что будет делать армия?
* * *
Как выяснилось, армия будет делать многое - оказывать нам артподдержку, поддержку с воздуха и поможет с логистикой. На нашу часть осталась сущая безделица – провести конвой с припасами в осажденный город. Тяжелая техника жизненно важна была на других участках, да и откровенно говоря, никто не собирался совать ее на узкие горные дороги под мины и выстрелы из гранатометов. Две стареньких «БМП», три «Урала» забитые боеприпасами, едой и медикаментами, вот собственно и весь «конвой». Главное чтобы продержались в Драгаше до подхода «падобранцев» (парашютистов), которые уже вышли и скоро будут. Так сказал майор. Пообещал коридор и прикрытие. И пожелал удачи.
Водители дали добро на эту поездку, недаром их к командиру вызывали. Никто у нас на такие задания принудительно не отправляет, только добровольно - принудительно... Нашлась работа и для меня. И для заставника Радмилы, прижимающейся ко мне в поисках защиты от ветра. Хотя какая уж тут защита, на броне у «бэхи». Рев движка и свист ветра крали половину слов и приходилось почти кричать, хотя мы иногда соприкасались головами.
- Ты роды принять сможешь? – машину бросило на выбоине и фельдшер, повисла на мне, на секунду прикоснувшись телом. Если бы на нас не было бронежилетов и разгрузок, я бы почувствовал тепло ее груди. И пахнет от девушки приятно, не так как от меня - застарелым потом и перегаром.
- Какие роды, Радмила? Майор вроде говорил о раненых? Или ты рожать собралась? Так не вопрос, примем…
- Собралась. Только не сейчас, после войны. Роженицы в Драгаше, в больнице. Много. Десятка два, на разных сроках. У многих трудные роды намечаются. Положение, близнецы…Раненные тоже. Но они по рации передали, что акушерка нужна.
- Ну, я так понимаю, ты она и есть. Надо будет - помогу, там работы, думаю, всем хватит. Ты мне, я тебе. Как-то справимся…
Благодарный взгляд зеленых глаз. Боится, наверное, девчонка. Не каждый же день в боевой. Но виду не подает. Улыбается. Начищенные ботиночки, отутюженная форма, автомат между коленями, сумка. Смотрит на меня, говорит что-то. Язык такой певучий, на наш похож.
- Что ты спросила, Рада? Так ведь можно тебя называть? Или у вас так не сокращают…
- Называй, можно,- тряхнула челкой под беретом,- мама называет Раткой, Радмилкой. Спросила, почему ты здесь, с нами?
Что ей ответить? Рассказывать, как работал на скорой за копейки? Как достал бесконечный «день сурка»? Насколько правильным казалось купить билет на чужую войну, и, если надо будет, обезболивать и шить, а если надо стрелять в «черных зверей». Делать что-то, а не проживать жизнь день за днем. Заработать денег. Увидеть кусочек мира, пусть не самый лучший и спокойный. Немного фальшиво это звучит в горах, на броне.
- Как доберемся-найдем время для разговора, - улыбаюсь одними губами, глаза заняты сектором от двух сосен сросшихся вместе, до груды камней на склоне.
- Если доберемся,- пожатие тонких пальцев,- если, а не как…
А дальше поговорить не вышло. Кидало нас на броне немилосердно. Пыль клубами, смрад плохой солярки, надсадный шум движка. Грунтовка пошла на сужение, сосны придвинулись вплотную. Горы нависали над дорогой, темнело стремительно. Колонна шла медленно, на передней машине опустили трал. Не спеша проплыл остов сгоревшего бронетранспортера, с рваными дырами. Кто-то из бойцов торопливо перекрестился. Тут уже не родов, смотреть надо за своими секторами. Тем более, позади нас замолотили автоматы. Сквозь рычание дизеля слышалось ожесточение начавшегося боя. Там, в предгорьях, сейчас умирали ребята, умирали для того, что бы оттянуть УЧК от серпантина. Что бы у нас появился шанс проскочить по этому проклятому маршруту.
Далеко впереди гулко и ритмично задрожали горы, эхо подхватывало взрывы. Даже на таком расстоянии чувствовалось, что творится сейчас на позициях шиптар под Драгашем. Не обманул «специалец», будет нам коридор. Теперь бы только без приключений добраться до пригорода и можно сказать…
А дальше дорога поднялась и ударила по лицу. Она набивалась в рот, в нос, комья молотили меня, я был весь в ней и сам стал землей. Я плыл в темноте, слепой и глухой, и этому не было конца.
* * *
Я не знаю когда пришел в себя, может спустя минуту после того как нашу машину подорвали. Лежал на спине, перед глазами висели непонятные черные клочки, а в ушах стоял монотонный гул. «Бэха» дымилась на боку, отброшенная взрывом фугаса. Всех сидящих сверху раскидало по дороге, а вот экипаж самой БМП, скорее всего уже …
В этот момент мне было глубоко класть, на то, что произошло с парнями из бронемашины. Я даже не соображал, были ли они. Мой взгляд скользнул по искореженному корпусу, отметив закрытые люки десанта и руку, торчащую под неестественным углом из водительского выхода. Голова не работала совсем. Я должен был спешить к машине и вынимать раненых. Мне надо было уползать с открытого места под прикрытие брони или обочины. Но тело упрямо кричало – «Лежи тихо и останешься жить!» И на мгновение я подчинился. Просто откинул голову на камни и тихо дышал носом, Почувствовав, что в бок давит, перевернулся на живот, вытянув из под себя сумку и автомат, попробовал распутать ремни. Все происходило как в полудреме - смазанные движения, обрывки мыслей в голове. Приподнялся. Упал. Вывернуло. Стою на четвереньках посреди дороги. Рвет и колотит. Кто-то тащит меня к опрокинутому транспорту. Кто это? Боки. Боки, дружище, но ты же был на передовой машине, откуда… Выстрелы? Кто стреляет? Как в нас?
А еще через минуту монотонный гул и звенящая тишина уходят, оставляя меня наедине со звуками боя. Грохот АК сверху, звон гильз о камни, тугое движение воздуха над укрытием. Визг рикошетов, фонтаны из песка и земли вокруг. Вспышки со стороны опушки. Крики. Мат. Треск пламени над горящим «Уралом». Биение крови в висках. Частая, злая пальба. « Пичка матерь!» О чем это он? Ругается. Надо стрелять, ведь они по нам бьют. Если нажимать на курок без остановки, то не попадут. Не должны попасть. Прицел дрожит, невозможно работать. Пустой магазин в карман, а не в подсумок, можно перепутать в горячке…
Время скомкалось. Уже темнеет. Непонятно сколько мы здесь и когда это закончится. Язык колом во рту, не могу говорить, и приходится кричать. С опушки орут в ответ. «Аллаху Акбар! Бисмилля! Аллаху…» «Вот ведь вляпались, а, Боки. Вот ведь попали. Надо уходить, Боки». Машины горят, детонируют гранаты, никакой конвой не дойдет... Куда мы шли? Никуда не дойдет. Все тут останутся. Пока еще цела последняя «бэха», надо уносить ноги. Раненых вот только забрать, не бросать никого… Раненых забрать…
Неповоротливый бронетранспортер, роет землю чуть впереди нас. Прямо над номером, еще недавно освеженным белой краской зияет дыра, размером с мою голову. Вперед. Назад. Снова вперед. Молодец Золтан, молодец, еще чуть-чуть осталось. Беспрерывный грохот работающих стволов. Спаренные пулеметы и автоматическая пушка превращают окраину леса в кашу из свинца, огня и щепок. Кажется – живых там быть не может. Но почему тогда вокруг продолжают стрелять? « Рада, девочка, жива. Да, перетяни и обезболь. Ага. Рукав уже насквозь мокрый». Я тоже умею, но надо набивать магазин. Две последних коробки… «Одиннадцать! Одиннадцать часов, Боки!»
Дальше мои мозги начали работать рывками. Я еще помню как била Рада через мое плечо, а встав на колени, пытался прикрыть ей ноги своим бронежилетом. Как мы стреляли вместе из-за одного укрытия, обсыпая друг друга горячими гильзами, пытаясь погасить те десятки вспышек, которые несли смерть. Как сзади завопили «Аллаху Акбар» и кто-то с безумными глазами кричал мне : «Давай подорвемся! Сейчас! Я не хочу, чтобы мне голову отпилили на камеру…» И еще вроде бы люди, волочащие меня по камням были. Или не было их?
* * *
Я смотрел на этого усталого, седого горанца и не знал, что можно ему сказать. Помощи он не получил, трое его людей осталось на дороге, вынимая нас, а припасов, снятых с подбитых машин, хорошо, если хватит до начала нового дня. Лампочка под потоком то разгоралась, то гасла. В подвале дребезжал генератор. Где то за этим небольшим кругом тепла и света шла стрельба, неторопливая и размеренная. Болело плечо и тошнило. Справа монотонно бубнил Боки, объясняя что-то человеку с красными воспаленными глазами. Он слушал, молча покачиваясь на стуле, и в такт движению клацали бусины на четках. Из окна, заткнутого рваным матрасом, тянуло сыростью и гарью. Кто надсадно стонал в коридоре, протяжно, на одной ноте. Раненые лежали повсюду - в палатах, в проходах, на лестнице. Нужно было работать. Не забыть захватить сумку Рады и идти. В ней было то, что сейчас нужно этим страдающим людям. Промедол, противошоковое, ИПП. И, по-моему, даже полный комплект. Нет, не совсем. Один пакет и тюбик она потратила на меня, на просеке. А потом еще один, я на нее. Не знаю, правда, зачем. Уже по тому, как она падала, было понятно, что ни одно лекарство в мире ей уже не поможет. И даже тело вынести не получилось. Осталась она лежать в лесу вместе с моей сумкой, рядом с убитыми сербами и албанцами. Так и не дождались ее роженицы …
- Боки, переведи ему. Где у вас тут родильный зал? И кто есть из медперсонала в больнице?
Что тут у нас? Корнцанг, скальпель, зажимы, физраствор даже. Интересно, работает от дизеля сухожаровой шкаф или придется кипятить? Трудные роды Рада обещала? Акушерские щипцы. Надо было чаще ходить на практику, а не пить пиво в «Марабу». Что у них тут осталось в больнице? Сомневаюсь, что набор для передуральной анастезии. Может вакуумный колпак есть?
- Из медперсонала есть столяр и санитар,- Боки смотрит на меня исподлобья,- остальные или в коридорах или в морге. А родзал тебе не нужен, это харам.
- Переведи, я могу принять роды, я не акушер, но…
- Я даже переводить не буду. Этот старый пес уже все сказал. Харам. Запрет. По шариату мужчина не может принимать роды у женщин. Вернее может, но только в исключительных случаях. Этот таковым не является. По его мнению.
Я стою обалдевший, с сумкой в одной руке и автоматом в другой. Клацают четки, седой бородатый мужчина смотрит сквозь меня, часы на руке тихо отсчитывают секунды. Боки, неторопливо набивая магазин из патронной коробки, укоризненно смотрит на меня
- Лекар, ты чего? Заняться нечем? Это не те люди, с которыми спорить стоит. Он сейчас свиснет и нам с тобой сделают маленькую операцию. Отрезание называется. Чик. И все. Иди, помоги раненым. Не хочешь горанским, двигай к нашим. Золтан кровью кашляет, у Петара ноги перебиты. Делом займись, не стой над душой.
- Они же умереть могут. С детьми вместе. Так нельзя, Бобан.
- Мы тут все умрем до утра, если армейские не успеют. А они не успеют. Так что не мельтеши и займись делом. Может последним в своей жизни. Облегчи страдания людей. Не самое плохое занятие. А в родильном зале его племяшка уже больше суток криком кричит. Все в руках Аллаха, он так мне сказал…
Оббитая плитка, остатки стекла в раме, человек на пропитанном кровью матрасе. Крики из палаты. Капает вода. Остановившиеся часы над дверями ординаторской. Куда я иду? Зачем мне бронежилет и разгрузка? Сдираю с себя вонючий, пропитанный потом и грязью китель. Комком его в угол. Сумка. И автомат. Надо за ними вернуться. Как дверь скрипит, невозможно. Рядом лежат на полу, там, где я их определил. Боки вроде в себя начинает приходить. Не забуду его глаза, когда я бородатого прикладом ударил. Ты прости меня Боки, что я тебя тоже того. Может, поговорить надо было, ты бы поддержал? Но не было у меня времени думать, да и контуженный я. Сильно. Шнурки от ботинок, кляп. Сербу почище, из бинта, ревнителю шариата сойдет портянка. За окном стрельба усиливается, минометы воют, взрывы. Наверное, УЧК город атакует, началось. Мне оно и к лучшему, не сразу кинутся уважаемого человека. Заняты будут. Я тебя утром потом развяжу, когда шиптары до больницы доберутся. Или раньше. Вместе умирать легче. А пока может пару жизней спасти получится. Не должны же они новорожденных, Боки? Не должны?
Мулла вроде оклемался. Серб, привстать пытается, глазами черными сверлит. « Дружище, я сейчас тебе кляп вытащу, ты не ругайся сильно. Прошу тебя. Сам знаю, кто я. И голову утром отстрелишь, если время будет. Переведи ему. У меня к этому всего два вопроса. Два всего. Пусть ответит неверному. И скажи, что я его тоже потом развяжу, пусть прочитает над маленькими что положено. Скажешь? Спроси у него, где все-таки родзал находится, и где в этом хлеву можно замыться нормально…»
Рекомендованные сообщения
Буду выкладывать тут свою писанину, в свободное от копирайтерства и скорой время пишу фентези, сборник рассказов о войне на Балканах и всё, что придет в голову, иногда туда приходит немало
Один из первых моих рассказов, на тему Кокоса, естественно, с реальностью кроме проводок колонн на Драгаш и возню с УЧК в горах Сар не имеет, но задача с историческим соответствием и не ставилась.
Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев. (Иоан.3:16)
Остальной мир сейчас остался за тонкими, хлопающими на ветру стенами палатки. Весь этот лес, горы, округ Призрен, вооруженные вымотанные люди, булькающие в котле бобы, пьяный десетар Раджич, страх и усталость... Хотя вот страх и усталость как раз никуда не делись. Они просто на секунду растворились в густых клубах табачного дыма, им дали присесть на дорожку и послушать высокого пожилого человека в красном берете. Карта, боеприпасы, глиняный кувшин с ракией, сыр на столе… Магазины в патронной смазке и копченый овечий сыр. Антисанитария. Хотя, плевать, наверное, на гигиену. Последний раз лепешка с овощами и пару глотков спирта были вчера вечером, а это - давно и неправда для растущего молодого организма. И хотелось бы отломить кусочек, но не будешь же лопать в присутствии целого майора из «цервеных береток». На карту показывает, карандашом рисует жирные овалы и линии…
Зачем меня сюда позвали? Вообще странная у нас тут компания. Боки? Ну, Боки ладно, Боки командир роты «изведачей», разведчик. Он каждый день штабную палатку посещает. Сегодня, правда, не командир ему задачу ставит, в сторонке сидит наш батя, внимает гостю из Приштины. Важная, наверное, птица, раз прилетел на вертолете и две четы для этого самого вертолета площадку всю ночь расчищали. Но вот остальные? Йован и Милан – водители. С какого перепуга водилам здесь быть? Им под машинами лежать, гайки крутить. Если чего надо, потом десетар скажет. Андрей заведует тылом. Всеми нашими запасами автоматных магазинов и козьего сыра. Тоже не фигура, что бы на карте для него вензеля выводить. Я. Ну если бы «специалец» прилетевший или батя палец поранили, когда карандаш точили, тогда да, тогда понятно. Но вроде как целые у них руки. И все остальное тьху-тьху-тьху в порядке.
Девчонка? Вообще непонятно. Молодая совсем. Челка из-под берета разлетелась. Улыбается. Сумка на спину съехала, с крестом красным. Коллега. Возит майор с собой лекарку, вдруг тоскливо станет или заболит чего, так я думаю. Заставник Радмила. Прапорщик по-нашему. Симпатичный такой младший командир. Не грех такой и честь отдать. Снять берет, уткнуться лицом в волосы. Как интересно они у нее пахнут? А то месяц на Дренице и полтора месяца в предгорье Сар отучили меня от аромата духов. От тепла женского тела и прикосновений рук. Смотрит в мою сторону. Первая группа крови у Радмилы, так над левой грудью написано. Как у меня…
- Повторяю, ситуация критическая. Все дороги на Драгаш перерезаны. Город окружен. Отряды УЧК готовятся к штурму. По нашим данным количество боевиков достигает 800 человек. У них есть тяжелое оружие, предположительно минометы…
Это мы и без тебя знаем, майор. Это не новость. И батя в курсе, и кашевар Ненад догадывается. Месяц мы с ними тут в кошки- мышки играем. УЧК. Армия Освобождения Косово. Злые бородатые люди из леса, которые любят взрывать бомбы у дороги и резать горло пленным на камеру. Днем мы пытаемся найти их базы в предгорьях, ставим мины на протоптанных тропах и у ручьев. Иногда удается задержать бойков. Чаще всего без оружия, но их выдают бледные подбородки на загорелых лицах и характерные мозоли на указательных пальцах. Бороду можно сбрить, а автомат зарыть, но вот такие мелочи выдают, как и вонь неделями немытого тела. Трудно в горах с водопроводом. И поэтому ночью шиптары спускаются в низины. За едой, водой и попутно за нашими головами. Иногда, правда, исключительно из-за последнего пункта. Пока светло мы хозяева положения, в ночи же муслимы действуют активнее. И никто пока не может переломить ситуацию - не хватает сил разом покончить с противником. Может теперь, когда армия заинтересовалась…
- В городе голод. Отряды самообороны отбили уже несколько штурмов. Боеприпасы подходят к концу. Единственная дорога заминирована. Вчера защитники города вышли открытым текстом в эфир, они просят помощи. Беженцы из окрестных сел и раненные…ими забита больница. Если УЧК возьмет Драгаш, будет резня. Этого нельзя допустить…
- Одни муслы режут других. Делают нашу работу. Я бы не мешал.
Это уже Боки. Старый воин - мудрый воин. Морщится «специалец», не нравится ему, когда перебивают. Привыкай, ты не в армии. Како гнездо, така птица, говорят в Сербии. А у нас гнездо еще то, без вопросов. Больше половины наемников и добровольцев, отовсюду не только из Кокоса. Андрюха-снабженец и я, с Украины. Боки из Боснии (вообще-то он Бобан, но для боевых товарищей так). Есть болгары, румыны, русские. Мой хороший друг, Антон, из Питера к примеру. Командир третьей четы, должен был бы сейчас сидеть здесь, но колотится в горячке возле костра. Нужно будет не забыть уколоть его и накормить таблетками, как все закончится…
- Да, горанцы в Драгаше мусульмане. Но они лояльны к Белграду и ненавидят шиптар . И уже около полугода сопротивляются попыткам бандитов захватить их город. Если албанцы установят контроль над ним, их положение в регионе усилится многократно, - майор говорит неспешно, подбирая слова. Смотрит не на Боки, а на командира, понимает, что решение принимает он.
- Если сейчас горанцам не оказать помощь, то завтра эта тысяча бандитов спустится вниз, соединятся с местными и кровавой метлой выметут сербов из долины. У вас тут не полные три сотни, не думаю, что справитесь. У армии нет возможности перебросить сюда даже чету, нужно действовать сейчас.
- В конце концов, мы делаем одно дело,- батя как всегда лаконичен и дипломатичен,- нельзя допустить, что бы УЧК захватила дружественный город. Какова наша роль в предстоящей операции? И что будет делать армия?
* * *
Как выяснилось, армия будет делать многое - оказывать нам артподдержку, поддержку с воздуха и поможет с логистикой. На нашу часть осталась сущая безделица – провести конвой с припасами в осажденный город. Тяжелая техника жизненно важна была на других участках, да и откровенно говоря, никто не собирался совать ее на узкие горные дороги под мины и выстрелы из гранатометов. Две стареньких «БМП», три «Урала» забитые боеприпасами, едой и медикаментами, вот собственно и весь «конвой». Главное чтобы продержались в Драгаше до подхода «падобранцев» (парашютистов), которые уже вышли и скоро будут. Так сказал майор. Пообещал коридор и прикрытие. И пожелал удачи.
Водители дали добро на эту поездку, недаром их к командиру вызывали. Никто у нас на такие задания принудительно не отправляет, только добровольно - принудительно... Нашлась работа и для меня. И для заставника Радмилы, прижимающейся ко мне в поисках защиты от ветра. Хотя какая уж тут защита, на броне у «бэхи». Рев движка и свист ветра крали половину слов и приходилось почти кричать, хотя мы иногда соприкасались головами.
- Ты роды принять сможешь? – машину бросило на выбоине и фельдшер, повисла на мне, на секунду прикоснувшись телом. Если бы на нас не было бронежилетов и разгрузок, я бы почувствовал тепло ее груди. И пахнет от девушки приятно, не так как от меня - застарелым потом и перегаром.
- Какие роды, Радмила? Майор вроде говорил о раненых? Или ты рожать собралась? Так не вопрос, примем…
- Собралась. Только не сейчас, после войны. Роженицы в Драгаше, в больнице. Много. Десятка два, на разных сроках. У многих трудные роды намечаются. Положение, близнецы…Раненные тоже. Но они по рации передали, что акушерка нужна.
- Ну, я так понимаю, ты она и есть. Надо будет - помогу, там работы, думаю, всем хватит. Ты мне, я тебе. Как-то справимся…
Благодарный взгляд зеленых глаз. Боится, наверное, девчонка. Не каждый же день в боевой. Но виду не подает. Улыбается. Начищенные ботиночки, отутюженная форма, автомат между коленями, сумка. Смотрит на меня, говорит что-то. Язык такой певучий, на наш похож.
- Что ты спросила, Рада? Так ведь можно тебя называть? Или у вас так не сокращают…
- Называй, можно,- тряхнула челкой под беретом,- мама называет Раткой, Радмилкой. Спросила, почему ты здесь, с нами?
Что ей ответить? Рассказывать, как работал на скорой за копейки? Как достал бесконечный «день сурка»? Насколько правильным казалось купить билет на чужую войну, и, если надо будет, обезболивать и шить, а если надо стрелять в «черных зверей». Делать что-то, а не проживать жизнь день за днем. Заработать денег. Увидеть кусочек мира, пусть не самый лучший и спокойный. Немного фальшиво это звучит в горах, на броне.
- Как доберемся-найдем время для разговора, - улыбаюсь одними губами, глаза заняты сектором от двух сосен сросшихся вместе, до груды камней на склоне.
- Если доберемся,- пожатие тонких пальцев,- если, а не как…
А дальше поговорить не вышло. Кидало нас на броне немилосердно. Пыль клубами, смрад плохой солярки, надсадный шум движка. Грунтовка пошла на сужение, сосны придвинулись вплотную. Горы нависали над дорогой, темнело стремительно. Колонна шла медленно, на передней машине опустили трал. Не спеша проплыл остов сгоревшего бронетранспортера, с рваными дырами. Кто-то из бойцов торопливо перекрестился. Тут уже не родов, смотреть надо за своими секторами. Тем более, позади нас замолотили автоматы. Сквозь рычание дизеля слышалось ожесточение начавшегося боя. Там, в предгорьях, сейчас умирали ребята, умирали для того, что бы оттянуть УЧК от серпантина. Что бы у нас появился шанс проскочить по этому проклятому маршруту.
Далеко впереди гулко и ритмично задрожали горы, эхо подхватывало взрывы. Даже на таком расстоянии чувствовалось, что творится сейчас на позициях шиптар под Драгашем. Не обманул «специалец», будет нам коридор. Теперь бы только без приключений добраться до пригорода и можно сказать…
А дальше дорога поднялась и ударила по лицу. Она набивалась в рот, в нос, комья молотили меня, я был весь в ней и сам стал землей. Я плыл в темноте, слепой и глухой, и этому не было конца.
* * *
Я не знаю когда пришел в себя, может спустя минуту после того как нашу машину подорвали. Лежал на спине, перед глазами висели непонятные черные клочки, а в ушах стоял монотонный гул. «Бэха» дымилась на боку, отброшенная взрывом фугаса. Всех сидящих сверху раскидало по дороге, а вот экипаж самой БМП, скорее всего уже …
В этот момент мне было глубоко класть, на то, что произошло с парнями из бронемашины. Я даже не соображал, были ли они. Мой взгляд скользнул по искореженному корпусу, отметив закрытые люки десанта и руку, торчащую под неестественным углом из водительского выхода. Голова не работала совсем. Я должен был спешить к машине и вынимать раненых. Мне надо было уползать с открытого места под прикрытие брони или обочины. Но тело упрямо кричало – «Лежи тихо и останешься жить!» И на мгновение я подчинился. Просто откинул голову на камни и тихо дышал носом, Почувствовав, что в бок давит, перевернулся на живот, вытянув из под себя сумку и автомат, попробовал распутать ремни. Все происходило как в полудреме - смазанные движения, обрывки мыслей в голове. Приподнялся. Упал. Вывернуло. Стою на четвереньках посреди дороги. Рвет и колотит. Кто-то тащит меня к опрокинутому транспорту. Кто это? Боки. Боки, дружище, но ты же был на передовой машине, откуда… Выстрелы? Кто стреляет? Как в нас?
А еще через минуту монотонный гул и звенящая тишина уходят, оставляя меня наедине со звуками боя. Грохот АК сверху, звон гильз о камни, тугое движение воздуха над укрытием. Визг рикошетов, фонтаны из песка и земли вокруг. Вспышки со стороны опушки. Крики. Мат. Треск пламени над горящим «Уралом». Биение крови в висках. Частая, злая пальба. « Пичка матерь!» О чем это он? Ругается. Надо стрелять, ведь они по нам бьют. Если нажимать на курок без остановки, то не попадут. Не должны попасть. Прицел дрожит, невозможно работать. Пустой магазин в карман, а не в подсумок, можно перепутать в горячке…
Время скомкалось. Уже темнеет. Непонятно сколько мы здесь и когда это закончится. Язык колом во рту, не могу говорить, и приходится кричать. С опушки орут в ответ. «Аллаху Акбар! Бисмилля! Аллаху…» «Вот ведь вляпались, а, Боки. Вот ведь попали. Надо уходить, Боки». Машины горят, детонируют гранаты, никакой конвой не дойдет... Куда мы шли? Никуда не дойдет. Все тут останутся. Пока еще цела последняя «бэха», надо уносить ноги. Раненых вот только забрать, не бросать никого… Раненых забрать…
Неповоротливый бронетранспортер, роет землю чуть впереди нас. Прямо над номером, еще недавно освеженным белой краской зияет дыра, размером с мою голову. Вперед. Назад. Снова вперед. Молодец Золтан, молодец, еще чуть-чуть осталось. Беспрерывный грохот работающих стволов. Спаренные пулеметы и автоматическая пушка превращают окраину леса в кашу из свинца, огня и щепок. Кажется – живых там быть не может. Но почему тогда вокруг продолжают стрелять? « Рада, девочка, жива. Да, перетяни и обезболь. Ага. Рукав уже насквозь мокрый». Я тоже умею, но надо набивать магазин. Две последних коробки… «Одиннадцать! Одиннадцать часов, Боки!»
Дальше мои мозги начали работать рывками. Я еще помню как била Рада через мое плечо, а встав на колени, пытался прикрыть ей ноги своим бронежилетом. Как мы стреляли вместе из-за одного укрытия, обсыпая друг друга горячими гильзами, пытаясь погасить те десятки вспышек, которые несли смерть. Как сзади завопили «Аллаху Акбар» и кто-то с безумными глазами кричал мне : «Давай подорвемся! Сейчас! Я не хочу, чтобы мне голову отпилили на камеру…» И еще вроде бы люди, волочащие меня по камням были. Или не было их?
* * *
Я смотрел на этого усталого, седого горанца и не знал, что можно ему сказать. Помощи он не получил, трое его людей осталось на дороге, вынимая нас, а припасов, снятых с подбитых машин, хорошо, если хватит до начала нового дня. Лампочка под потоком то разгоралась, то гасла. В подвале дребезжал генератор. Где то за этим небольшим кругом тепла и света шла стрельба, неторопливая и размеренная. Болело плечо и тошнило. Справа монотонно бубнил Боки, объясняя что-то человеку с красными воспаленными глазами. Он слушал, молча покачиваясь на стуле, и в такт движению клацали бусины на четках. Из окна, заткнутого рваным матрасом, тянуло сыростью и гарью. Кто надсадно стонал в коридоре, протяжно, на одной ноте. Раненые лежали повсюду - в палатах, в проходах, на лестнице. Нужно было работать. Не забыть захватить сумку Рады и идти. В ней было то, что сейчас нужно этим страдающим людям. Промедол, противошоковое, ИПП. И, по-моему, даже полный комплект. Нет, не совсем. Один пакет и тюбик она потратила на меня, на просеке. А потом еще один, я на нее. Не знаю, правда, зачем. Уже по тому, как она падала, было понятно, что ни одно лекарство в мире ей уже не поможет. И даже тело вынести не получилось. Осталась она лежать в лесу вместе с моей сумкой, рядом с убитыми сербами и албанцами. Так и не дождались ее роженицы …
- Боки, переведи ему. Где у вас тут родильный зал? И кто есть из медперсонала в больнице?
Что тут у нас? Корнцанг, скальпель, зажимы, физраствор даже. Интересно, работает от дизеля сухожаровой шкаф или придется кипятить? Трудные роды Рада обещала? Акушерские щипцы. Надо было чаще ходить на практику, а не пить пиво в «Марабу». Что у них тут осталось в больнице? Сомневаюсь, что набор для передуральной анастезии. Может вакуумный колпак есть?
- Из медперсонала есть столяр и санитар,- Боки смотрит на меня исподлобья,- остальные или в коридорах или в морге. А родзал тебе не нужен, это харам.
- Переведи, я могу принять роды, я не акушер, но…
- Я даже переводить не буду. Этот старый пес уже все сказал. Харам. Запрет. По шариату мужчина не может принимать роды у женщин. Вернее может, но только в исключительных случаях. Этот таковым не является. По его мнению.
Я стою обалдевший, с сумкой в одной руке и автоматом в другой. Клацают четки, седой бородатый мужчина смотрит сквозь меня, часы на руке тихо отсчитывают секунды. Боки, неторопливо набивая магазин из патронной коробки, укоризненно смотрит на меня
- Лекар, ты чего? Заняться нечем? Это не те люди, с которыми спорить стоит. Он сейчас свиснет и нам с тобой сделают маленькую операцию. Отрезание называется. Чик. И все. Иди, помоги раненым. Не хочешь горанским, двигай к нашим. Золтан кровью кашляет, у Петара ноги перебиты. Делом займись, не стой над душой.
- Они же умереть могут. С детьми вместе. Так нельзя, Бобан.
- Мы тут все умрем до утра, если армейские не успеют. А они не успеют. Так что не мельтеши и займись делом. Может последним в своей жизни. Облегчи страдания людей. Не самое плохое занятие. А в родильном зале его племяшка уже больше суток криком кричит. Все в руках Аллаха, он так мне сказал…
Оббитая плитка, остатки стекла в раме, человек на пропитанном кровью матрасе. Крики из палаты. Капает вода. Остановившиеся часы над дверями ординаторской. Куда я иду? Зачем мне бронежилет и разгрузка? Сдираю с себя вонючий, пропитанный потом и грязью китель. Комком его в угол. Сумка. И автомат. Надо за ними вернуться. Как дверь скрипит, невозможно. Рядом лежат на полу, там, где я их определил. Боки вроде в себя начинает приходить. Не забуду его глаза, когда я бородатого прикладом ударил. Ты прости меня Боки, что я тебя тоже того. Может, поговорить надо было, ты бы поддержал? Но не было у меня времени думать, да и контуженный я. Сильно. Шнурки от ботинок, кляп. Сербу почище, из бинта, ревнителю шариата сойдет портянка. За окном стрельба усиливается, минометы воют, взрывы. Наверное, УЧК город атакует, началось. Мне оно и к лучшему, не сразу кинутся уважаемого человека. Заняты будут. Я тебя утром потом развяжу, когда шиптары до больницы доберутся. Или раньше. Вместе умирать легче. А пока может пару жизней спасти получится. Не должны же они новорожденных, Боки? Не должны?
Мулла вроде оклемался. Серб, привстать пытается, глазами черными сверлит. « Дружище, я сейчас тебе кляп вытащу, ты не ругайся сильно. Прошу тебя. Сам знаю, кто я. И голову утром отстрелишь, если время будет. Переведи ему. У меня к этому всего два вопроса. Два всего. Пусть ответит неверному. И скажи, что я его тоже потом развяжу, пусть прочитает над маленькими что положено. Скажешь? Спроси у него, где все-таки родзал находится, и где в этом хлеву можно замыться нормально…»
[Cкрыть]Опубликовано ibnXattab,
Закреплено StrаtegiumПрисоединиться к обсуждению
Вы можете оставить комментарий уже сейчас, а зарегистрироваться позже! Если у вас уже есть аккаунт, войдите, чтобы оставить сообщение через него.