Искупление

[Kenzon 906]

Искупление... Освобождение пленённой твари сопровождается

восстановлением её природы, которая снова

становится способной воспринимать благодать...

В.Н. Лосский

История единственного заключенного, которому удалось сбежать

из северокорейского трудового лагеря №14

опубликовано The Guardian

использованы картины северокорейских художников

Первое его воспоминание — казнь. Со своей матерью он пришел на пшеничное поле, где стража окружила несколько тысяч заключенных. Мальчик прополз сквозь частокол ног в первый ряд и увидел стражников, привязывающих человека к деревянному столбу.

Шину Инь Чжыну был тогда четыре года и, конечно, он был еще слишком мал, чтобы понять слова, сказанные перед случившимся убийством. Многие годы он будет наблюдать бесчисленные казни, слышать, как страж рассказывает толпе о том, что обреченному на смерть заключенному предлагали “искупление” через тяжкий труд, но он отверг эту щедрость правительства.

Стражи запихивали гальку в рот заключенному, одевали ему на голову мешок и стреляли.

В Лагере 14, тюрьме политических врагов Северной Кореи, заключенным запрещалось собираться больше двух человек. Единственным исключением являлась казнь — все были обязаны на ней присутствовать.

По оценкам правительства Южной Кореи, в таких рабочих лагерях содержится порядка 154 000 заключенных, тогда как правительство США приводит цифру в 200 000 человек. 31 миля в длинну и 25 в ширину — самый крупный лагерь превышает площадь Лос-Анджелеса. В лагерях 15 и 18 существуют зоны перевоспитания, где заключенных пичкают учениями Ким Джог-иля и Ким Иль-сунга и иногда выпускают. Остальные лагеря — “районы полного контроля”, где “неисправимые” работают до самой смерти.

Лагерь Шина, номер 14, — район полного контроля. Созданный около 1959 года возле Округа Каэчон в Провинции Южного Пионгана, он по некоторым оценкам содержит 15 000 заключенных. На территории в 450 квадратных километров есть и фермы, и шахты, и лаборатории, расположенные в крутых горных долинах.

Шин и его мать жили в лучшем тюремном помещении. У каждого была своя комната, спали они прямо на бетонном полу, кухню они делили еще с четырьмя семьями. Электричество работало два часа в день. Не было кроватей, стульев или столов. Никакой проточной воды.

Если мать Шина выполняла дневной план, она могла принести домой еду. В 4 часа утра она готовила обед для сына и для себя. Еда всегда была одинаковой: кукурузная каша, маринованная капуста и щи. Шин всегда был голоден и съедал обед, как только мать уходила на работу. Кроме того, он съедал и ее обед. Когда она возвращалась домой с полей в полдень и не находила ничего съестного, она била его полотенцем.

Ее звали Джан Хйе Джиюнг. Она никогда не говорила с ним о своем прошлом, о семье, о том, как оказалась в лагере, а он никогда ее об этом не спрашивал. Его рождение было организовано стражами. Они свели его мать и человека, ставшего его отцом, в рамках “призового” брака.

Одинокие мужчины и женщины жили в разделенных по полу общежитиях. Восьмое правило Лагеря 14 гласило: “Сексуальный контакт без одобрения начальства запрещен. Нарушители будут расстреляны на месте”. “Призовой” брак был единственным обходным путем этого правила. Стражи проводили такие свадьбы четыре раза в год. Если одному из назначенных партнеров не нравился его супруг или супруга, стражи отменяли свадьбу, при этом ни мужчина, ни женщина больше никогда не могли жениться или выходить замуж. Отец Шина, Шин Джын Суб, говорил сыну, что стражи “дали” ему Джан в качестве премии за его умение обращаться с токарным станком.

После их свадьбы паре было разрешено провести вместе ровно пять ночей. После этого отец Шина мог навещать Джан всего несколько раз в год. Их старший сын, Шин Хе Джын, родился в 1974-м. Шин родился восемь лет спустя. Братья едва знали друг друга. Когда Шину было четыре, его брат уже переехал в отдельное общежитие.

Стражи говорили детям, что они — заключены здесь за “грехи” своих родителей, но они могут “смыть” врожденный грех, тяжело работая, беспрекословно подчиняясь стражам и донося на родителей.

Однажды Шин пришел помогать матери собирать рис. Когда она стала отставать от нормы, страж заставил ее стоять на коленях под палящим солнцем с поднятыми руками до тех пор, пока она не упала в обморок. Шин не знал, что сказать ей, так что не сказал ничего.

Летними ночами дети прятались в фруктовом саду неподалеку, чтобы поесть неспелых груш. Когда их ловили, то избивали. С другой стороны, стражам было все равно, если Шин с друзьями ели крыс, лягушек, змей и насекомых. Есть крыс было необходимо, чтобы выжить. Их мясо предотвращало пеллагру, которая была распространена среди заключенных и являлась результатом отсутствия протеина и ниацина в их рационе. Узники с этим заболеванием страдали поражением кожи, диареей и слабоумием. Болезнь часто становилась причиной смерти. Ловля крыс стала для Шина увлечением. Вместе с друзьями вечером они собирались во дворе школы — там был мангал, на котором можно было жарить улов.

Ученики младшей школы посещали уроки шесть дней в неделю. Студенты средней школы — семь дней с одним выходным в месяц. Зимой все учащиеся (около 1000 человек) направлялись на приборку поселения стражей. Шин и его одноклассники сбрасывали мусор в коробки голыми руками, а затем группировали отходы, чтобы использовать их в качестве удобрения. Летом ученики работали в полях с четырех утра до заката, собирая зерно.

Мыло было роскошью. Брюки Шина были жесткими от грязи и пота. Когда было слишком холодно, чтобы мыться в реке или стоять под дождем, Шин и его мать пахли как животные на ферме.

Шин прошел школьные годы с мальчиком по имени Гон Сун Йо и девочкой, Мун Сун Сим. Гон Сун Йо был самым близким другом Шина. Они играли вместе, а их матери работали на одной ферме. Тем не менее, ни один из мальчиков не приглашал другого к себе в гости. Доверие среди друзей было подорвано постоянным состязанием. Пытаясь выиграть дополнительный рацион, дети рассказывали стражам о том, что их соседи ели, что одевали и о чем говорили.

Шину было девять лет, когда он с одноклассниками шел к железнодорожной станции за углем под присмотром учителя. Чтобы попасть туда, они должны были пройти перед солдатским постом. Те прокричали: “Смотрите, идут реакционные сукины дети”. На головы детей посыпались камни. Шин с одноклассниками завопили и попытались спрятаться. Камень попал Шину прямо в голову. Когда он очнулся, многие одноклассники стонали и истекали кровью. Мун Сун Сим была в отключке.

Когда их учитель увидел, что часть его учеников лежала посреди дороги в крови, он разозлился: “Почему вы не заняты делом?”, — прокричал он. Учащиеся неуверенно спросили, что же им делать с одноклассниками, которые были без сознания. “Хватайте и тащите их”, — приказал учитель.

Когда Шин перешел в среднюю школу, он едва ли знал грамоту. Но как раз на этом этапе традиционное школьное обучение подходило к концу. Теперь их учителями были бригадиры. Средняя школа учила работать в шахтах, в полях и в лесах. В конце дня школа превращалась в место долгих сеансов самокритики. Ночью 25 мальчиков делили бетонный пол.

В пятницу 5 апреля 1996 года учитель Шина сказал ему, что он может пойти домой поужинать со своей матерью в качестве награды за хорошее поведение. Но дома его ожидал сюрприз. Его брат, работавший на лагерном цементном заводе, тоже пришел на ужин. Мать Шина была не очень рада, когда показался ее младший сын. Она не поприветствовала его и не сказала, что скучала. Она приготовила стандартный котелок кукурузной каши. Шин поел и пошел спать.

Чуть позже его разбудили голоса на кухне. Он подглядел за происходящим. Мама готовила рис. Для Шина это было подобно пощечине. Ему продолжали подавать все ту же кашицу, что и всегда. А брату доставался рис. Шин предположил, что мама его крала — по несколько рисинок за раз. Шина распирало от злости. И он вслушивался. Он услышал, что Шин Хе Гену не давали выходной. Он самовольно ушел с работ. Мама и брат обсуждали дальнейшие планы.

Побег. Шина потрясло то, что брат произнес это слово. Он не слышал, собиралась ли мама бежать вместе с братом. Но она даже не пыталась спорить, хоть и знала, что, если брат сбежит или будет убит при попытке к бегству, пыток не избежать всей семье — а то и расстрела. Каждый заключенный знал назубок первое правило Лагеря 14, подпункт 2: “Свидетель попытки побега, не сообщивший о ее совершении, должен быть немедленно расстрелян”.

Сердце начало бухать в груди. Его взбесило то, что мать могла рисковать его жизнью во имя успеха замысла брата. Он завидовал тому, что брат ел рис. Инстинкты Шина, выпестованные лагерем, одержали над ним победу: он решил донести страже о планируемом побеге. Шин побежал в школу. Час ночи. К кому он мог обратиться? Он растолкал своего друга Гон Сун Йо. Гон сказал, что стоит обратиться к ночному сторожу.

“Мне надо вам кое-что сообщить”, — сказал Шин, — “но, прежде чем вы это узнаете, я хочу кое-что получить взамен”. Шин потребовал увеличения пайка и звания лучшего ученика школы, которое бы позволило ему не так много работать и получать меньше затрещин. Сторожа устроили условия сделки, и он отправил Шина спать.

На утро после того, как Шин предал мать и брата, за ним на школьный двор пришли люди в форме. На запястьях защелкнули наручники, на голову напялили мешок и в тишине отвели в подземную тюрьму.

“Знаешь, почему ты здесь оказался?” — Офицер либо не знал, что Шин — достоверный информатор, либо ему было плевать. “Сегодня на рассвете твои брат и мать были пойманы при попытке побега. Знал ли ты об этом? Хочешь жить — говори правду”.

Позже Шин понял, что ночной сторож присвоил себе лавры доносчика. Но тем утром он не понимал ничего. Он был просто обезумевшим 13-летним парнем. В конце концов офицер бросил ему под нос какие-то документы. “В таком случае, ублюдок, ставь свои отпечатки”.

Перед ним лежала история его семьи. В бумагах объяснялось, почему его отец оказался заточен в Лагере 14. Отец Шина совершил непростительную ошибку — был братом двух молодых парней, улетевших в Южную Корею во время военного столкновения между Севером и Югом. Шин был виноват в том, что был его сыном.

Камера была настолько мала, что Шин с трудом мог улечься. Он не мог отличить ночь ото дня, в камере не было окон. Ему не давали еды. Он не мог уснуть.

Кажется, утром третьего дня стража безмолвно зашла в камеру, сковала ему лодыжки, зацепила веревку за крюк, вбитый в потолок, и подвесила Шина вверх ногами. Они вернулись вечером.

На четвертый день пришли следователи в гражданском. Выйдя из камеры, Шин встретился с ними в тускло освещенной комнате. В вороте на потолке была закреплена позвякивавшая цепь. Он схватился за цепь и ударил ей оземь, чтобы ощутить дрожь под ногами. В крюках на стене покоились щипцы, топор, молот и плоскогубцы. Шин увидел, что на столе лежали щипцы-пробойники.

“Скажешь правду — будешь спасен”, — сказал главный следователь. “Солжешь — я убью тебя. Понятно?”

С Шина стянули одежду и связали буквой U. Лицо и ноги были направлены к потолку, спина болталась на уровне пола. Под Шином рассыпали горящий уголь. Его медленно начали спускать навстречу пламени. Обезумев от боли, чувствуя запах горящей плоти, Шин начал отчаянно извиваться. Один из стражей ткнул его крюком в живот и держал мальчика над огнем до тех пор, пока тот не потерял сознание.

Шин очнулся в своей камере, весь в моче и экскрементах. Спина была полностью покрыта ожогами и была клейкой от крови. Лодыжки содраны до мяса. Как только в ожоги проникла инфекция, Шина охватила лихорадка. Полностью пропал аппетит.

Шин полагает, что последний допрос прошел только 10 дней спустя. Он проходил в его камере, потому что Шин не мог встать из-за слабости. Впервые он нашелся, что ответить. “Я донес. Я сообщил о побеге”, — сказал он, — “Я сделал хорошее дело”. Ему не поверили. Он умолял следователей поговорить с Сун Йо.

Лихорадка ухудшалась, ожоги на спине вздувались от гноя. Вонь в его камере была столь сильна, что охранники отказывались заходить внутрь. Несколько дней спустя его перенесли в другую камеру. Ему даровали передышку. Гон подтвердил его слова. Шин больше никогда не видел ночного сторожа.

По меркам Лагеря 14 новый сокамерник Шина был довольно старым. Ему было около 50. Он отказался рассказывать о причинах, по которым он очутился в лагере, но сказал, что торчит в лагере уже много лет и очень скучает по солнцу. Бледная морщинистая кожа обтягивала его скелет. Его звали Ким Джин Мьян. Но он просил, чтобы его звали Дядей. В течение двух месяцев Дядя ухаживал за Шином, втирая в его раны соленые щи, единственное доступное средство дезинфекции; он массировал его руки и ноги, чтобы мышечная масса не атрофировалась. “Парень, тебе еще предстоит прожить столько дней,” — говорил Дядя, — “говорят, порой солнце светит и в кротовью нору”.

Стариковские забота и познания в медицине помогли Шину выжить. Лихорадка пошла на спад, его разум очистился, ожоги съежились и превратились в шрамы. Шин был благодарен, но это его озадачивало. Он не доверял своей матери. В школе он не верил ровным счетом никому и всегда был готов донести на любого, если того требовали обстоятельства. Дяде потребовалось много времени, чтобы поменять моральные установки юного сокамерника.

Порой Шин просил Дядю рассказать какую-нибудь историю. Старик рассказывал о том, как выглядит еда за решеткой, каковы ее вкус и аромат. Любовные описания жареной свинины, вареной курицы и поедания устриц на побережье вернули Шину аппетит. Шин решил, что в свое время Дядя был важным человеком.

Как-то раз охранник открыл дверь камеру и сунул Шину его школьную форму.

“Позволь, я тебя обниму,” — сказал Дядя, крепко сжав Шина за руки. Шин не хотел уходить. Он никого раньше не любил. Он никому не верил. Годы спустя он будет думать о старике чаще, чем о своих родителях. Но больше он никогда не виделся с Дядей.

Его отвели в комнату, в которой проходил первый допрос. Это было в апреле. Сейчас на дворе стоял ноябрь. Шину исполнилось 14. Он не видел солнца уже больше полугода. Увиденное поразило его: отец Шина стоял на коленях перед следователями, спокойно сидевшими за столами. Присев рядом с ним, Шин заметил, что правая нога отца искривилась под неестественным углом. Шина Джын Суба пытали.

После того, как они подписали подписку о неразглашении, отца и сына заковали в наручники и отвезли обратно. Шин уж было решил, что их отпустят на свободу, но полчаса спустя машина неожиданно остановилась. С его глаз сняли повязку. Он запаниковал. Вокруг собиралась толпа. Теперь Шин был уверен в том, что его расстреляют вместе с отцом. Неожиданно он стал ощущать каждый вдох и каждый свой выдох. Он сказал себе, что это его последние секунды.

«Казнить Джанг Хйе Джиюнг и Шина Хе Гьюна, предателей корейского народа”, — промолвил старший офицер. Шин взглянул на отца. Того сотрясали беззвучные рыдания. Шин заметил омертвевшее лицо матери, которую тащили к виселице. Ее поставили на деревянный ящик, связали руки за спиной и набросили петлю на шею. Она окинула толпу взглядом и увидела Шина. Он не стал смотреть ей в глаза. Когда стража выбила ящик у нее из-под ног, она отчаянно дергалась из стороны в сторону. Пока Шин смотрел на то, как она борется за свою жизнь, он все сильнее убеждался в том, что она должна была умереть.

Брат выглядел изможденным. Стража примотала его к деревянному столбу. Три охранника трижды выстрелили из винтовок. Шин подумал, что и его брат заслуживает смерти.

Учитель Шина был в бешенстве из-за того, что ему ничего не досталось за раскрытие плана побега. Он заставлял Шина часами стоять на коленях и запрещал ему отлучаться в туалет. Одноклассники крали его еду, били Шина по лицу и обзывали его так, как только могли. Шин растерял все силы; возвращение к изматывающему труду вернуло и ужасающее чувство голода. Как-то в столовой он обмакнул пальцы в суп, разлитый по полу, и облизал их дочиста. Он постоянно выискивал рисинки, бобы или коровьи лепешки, в которых были сокрыты непереваренные кукурузинки.

Побывав в тюрьме, Шин узнал многое о том, что никогда не видел и не ел. Вонь, грязь и мерзость лагеря разрушили его уверенность в себе. Он открыл для себя одиночество, сожаление и страсть. Сильнее всего он злился на родителей. Он обвинял мать в том, что его подвергли пыткам и унижению в школе. Он испытывал омерзение, думая о том, как бездумно его мать и отец завели детей в трудовом лагере, производя на свет потомство, вынужденное умереть за колючей проволокой.

В марте 1997, четыре месяца спустя после освобождения, перспектива скончаться от голода стала еще более реальной. Шин, унижаемый одноклассниками и учителем, никак не мог достать себе пропитания. Шрамы кровоточили. Слабость нарастала, и порой Шин не мог выполнять работу, что вело к новым побоям, усилению кровотечения и урезанию рациона.

Однажды Шину удалось получить передышку. Учитель, издевавшийся над ним, куда-то исчез. Новый учитель, пришедший на замену, подкидывал Шину еду. Он давал ему меньше заданий и усмирил задир. Шину удалось поднабрать вес. Ожоги затянулись. Шин так и не узнал, почему новый учитель о нем заботился. Но он был уверен, что без помощи учителя точно бы умер.

В 1998 году Шин, как и тысячи заключенных, работал на строительной площадке гидроэлектрической плотины на реке Таедонг. Работа шла круглые сутки, строители раскапывали землю лопатами, бочками и голыми руками. Шин видел, как заключенные умирали — от голода, болезней или пуль, — но никогда не видел, чтобы это воспринималось как неизбежная часть рабочей рутины. Больше всего жизней унес неожиданный прорыв плотины в июле 1998 года — сотни работников были сметены потоком. Шина направили хоронить их тела.

Школа подошла к концу. В 16 лет было необходимо обзавестись постоянной работой. Учитель Шина быстро раздал учащимся листочки, в которых объяснялось, где им предстоит провести остаток своей жизни. Больше половины класса отправили в угольные шахты, где обычным делом было отравление газом, взрывы или же неожиданные засыпания пещеры. Многие работники заражались туберкулезом и умирали, не дожив и до 40 лет. Хонга отправили в шахты. Больше Шин его не видел.

Шина назначили на свиноферму, где он таскал кукурузу, капусту и другие овощи, а иногда и забывался коротким сном в полуденные часы. Отпраздновав свое 20-летие на ферме, Шин уверовал в то, что здесь он состарится и умрет. Но в марте 2003 года его направили на текстильную фабрику, производившую военную униформу. На фабрике работали женщины, выстаивавшие 12-часовые рабочие смены. Когда ломались их швейные машинки с ножным приводом, починкой занимался Шин.

Летом 2004 он тащил одну из машинок — она выскользнула из рук и разбилась к чертям. Ценность машинок была выше, чем ценность заключенных: старший мастер схватил Шина за правую руку и выломал ему средний палец.

Тем не менее, в октябре глава предприятия приказал Шину присматривать за новым важным заключенным. Шин должен был научить Парка Йонг Чула ремонту швейных машин и подружиться, чтоб в итоге докладывать обо всем, что Парк будет говорить о своем прошлом, политических воззрениях и своей семье. «Парк должен признаться, — сказал начальник, — Он что-то от нас скрывает».

Парк внимательно выслушивал инструкции Шина, но старался вежливо избегать вопросов о своем прошлом. После четырех недель, прошедших почти что в молчании, Парк ошарашил Шина личным вопросом:

«А где Ваш дом?»

«Мой дом? – переспросил Шин, — Мой дом здесь».

«А я из Пхеньяна», — сказал Парк.

Для своих лет Парк выглядел очень достойно, но нервные нотки в его голосе раздражали и немало смущали Шина.

«Я моложе тебя,- сказал Шин, — Проявляй, пожалуйста, ко мне уважение».

«Хорошо», — согласился Парк.

«А, кстати, где этот Пхеньян?» — поинтересовался Шин.

Парка остолбенел от такого вопроса. Он объяснил, что от Лагеря номер 14 до Пхеньяна ехать 50 миль и что это столица Северной Кореи, город, в котором живут самые могущественные люди страны. Парк рассказал, что вырос в этом городе и проходил обучение в Восточной Германии и Советском Союзе. После возвращения на родину, Парк стал руководить школой таэквондо. Он попросту описывал Шину ту жизнь, которую можно увидеть за лагерными стенами. Жизнь с деньгами, телевидением, компьютерами и мобильными телефонами. Жизнь в мире, который уже давно не стоит на трех китах.

Многое из того, о чем поведал Парк, Шину было сложно осознать, не говоря уже о том, чтобы поверить или хоть как-то озаботиться. Что его особенно порадовало, так это истории о еде, которыми он был только и рад «кормиться». Парк рассказывал о блюдах из курицы, свинины и говядины в Китае, Гонконге, Германии, Англии и бывшем СССР. Пустив слюни, Шин принял, наверное, первое самостоятельное решение в своей жизни – решил не доносить.

Истории Парка стали для Шина словно наркотиком, но когда тот вдруг начал петь посреди ночи, Шин не на шутку испугался, что кто-то может услышать.

«Ну-ка прекрати», — одернул он Парка.

Сам Шин никогда не пел песен. Он сталкивался с музыкой лишь однажды, когда во время жизни на ферме он услышал военные марши, доносившиеся из колонок на грузовиках. Пение казалось Шину чем-то противоестественным и ужасно рискованным. Парк поинтересовался, почему он так испугался простой песенки, желая при этом услышать разоблачительные истории о том, каким вором был Ким Чен Ир и какую задницу представляла собой Северная Корея.

В декабре 2004-го Шин начал думать о побеге. Присутствие Парка, его достоинство и зажигательные истории заставляли его мечтать о будущем. Он внезапно понял, где он очутился и чего он лишается. Лагерь номер 14 больше не был его домом – он превратился в клетку. И теперь у Шина имелся повидавший мир друг, который мог помочь из этой клетки ускользнуть.

Их план был прост – и до безумия оптимистичен. Шин сделает так, что они перелезут через лагерные стены, а Парк доведет их до Китая, где его дядя поможет им обоим добраться до Южной Кореи. Перед тем, как предложить ему бежать вместе, Шин много дней боялся, что Парк окажется информатором и что его казнят точно так же, как казнили мать и брата. Даже после того, как Парк согласился с идеей побега, Шин беспокоился: если он сам сдал свою собственную мать, то почему бы Парку не сдать его?

Шин украл теплую одежду у знакомого сидельца и принялся ждать подходящей возможности. Шанс представился в Новый Год, тот редкий праздник, когда на пару дней на фабрике замолкают машины. Шин выяснил, что 2 января его бригада ремонтников весь день будет подстригать деревья и складывать древесину на горе рядом с забором.

Шин в последний раз навестил отца. Их и без того прохладные отношения с годами стали только хуже. Они в угрюмой обстановке отужинали в честь Нового Года. Шин никак не показывал своим поведением, что собирается бежать, так что не было никаких прощаний. Он чуял, что когда о его побеге узнают, то отца отправят обратно в подземную тюрьму.

Рано утром на следующий день Шин, Парк и еще порядка 25 лагерных начали работу на вершине 360-метрового холма. Солнце ярко освещало заснеженную поверхность. В четверти мили к северу можно было различить сторожевую башню, поднимавшуюся от забора. Вооруженная охрана патрулировала внутренний периметр лагеря. Шин заметил, что интервал обхода довольно велик.

Шин и Парк решили ждать до заката, когда охранникам будет сложнее различить их следы на снегу. К четырем часам, продолжая подстригать деревья, они подобрались к забору. Шин увидел там на высоте 10 футов колючую проволоку, находившуюся под высоким напряжением.

«Не знаю, смогу ли я, — прошептал Парк, — Может быть в следующий раз?»

Шин боялся, что следующего раза придется ждать месяцы или даже годы. «Бежим!» — воскликнул он и дернул Парка за руку. Шин поскользнулся, и в итоге Парк первым добежал до забора. Встав на колени, он просунул руки, голову и плечи между двумя линиями проводов. Вдруг Шин увидел искры и почувствовал запах горящей плоти. Он не успел еще подняться на ноги, как Парк уже перестал двигаться. Его тело своим весом опустило нижний провод, создав зазор. Ни секунду не колеблясь, Шин перелез через тело своего друга. Он почти пролез, когда его нога соскользнула с торса Парка и слегка коснулась нижнего провода. Спустившись с забора, Шин примерно два часа бежал вниз по холмам. Он не слышал ни сигнализации, ни выстрелов, ни криков. Когда адреналин начал убывать, он понял, что его штанины стали очень липкими. Он поднял их и увидел кровь, после чего до него дошло, насколько серьезными были полученные ожоги. Было холодно, заметно ниже -12, а у него не было даже куртки.

Парк, лежавший мертвый на заборе, так и не сказал ему, в какой стороне Китай.

Но восторг от идеи побега перевесил его страх. Впервые у него появилось что-то, к чему стоило стремиться. Каждый день ознаменовывался марафоном рассказанных шепотом историй о еде, которая ждет их в Китае. Они решили, что если охрана увидит их перебирающимися через забор, то Парк разберется с ними при помощи таэквондо.

Шин взломал фермерский сарай и обнаружил в нем военную форму. Более не беглец, он стал еще одним оборванным полуголодным северокорейцем.

До тех пор, пока Шин не перелез через находящийся под током забор и не убежал по снегу, ни один политзаключенный в Северной Корее ни разу не убегал из тюремного лагеря. Насколько можно судить, Шин до сих пор остается единственным. Ему было 23, и он не знал никого. Он спал в загонах для свиней, стогах сена и товарных вагонах. Ел все, что мог найти. Крал и сбывал краденное на черном рынке. Ему помогали, его использовали, его предавали. Его ноги болели, он мерз и голодал, хотя все еще был воодушевлен. Он чувствовал себя как инопланетянин, упавший на Землю. В конце января 2005-го он весь день был на ногах, пройдя 18 миль в поисках нужного участка реки Тумен, через который можно было бы попасть в Китай. Прикидываясь солдатом, он подкупил пограничников крекером и сигаретами. «Я тут умираю от голода», — заявил последний солдат, выглядевший лет на 16. «У тебя нет чего-нибудь поесть?» Шин дал ему колбасу из бобовых, сигареты и упаковку сладостей.

Мелкая и замерзшая река была шириной примерно в сто метров. Он пошел по льду и на полпути провалился в воду, замочив свои ботинки. Оставшееся расстояние до Китая он прополз.

Через два года Шин уже был в Южной Корее. Через четыре – жил в южной Калифорнии, работая в американской правозащитной организации «Свобода в Северной Корее».

Сейчас его зовут Шин Вонг-Юк. Его физическое состояние можно назвать отличным. Тем не менее, его тело – это путеводитель по всем тяготам жизни в рабочем лагере, которые, по словам правительства Северной Кореи, являются мифом. Из-за недоедания он вырос низким и худым – рост примерно 167 см при весе в 54 кг. Из-за постоянной работы в детстве у него кривые руки. Его поясница и ягодицы покрыты множеством шрамов. Его лодыжки изуродованы кандалами. У него нет среднего пальца на правой руке. Его голени изувечены ожогами, доставшимися на стене, которая так и не смогла предотвратить его побег из Лагеря номер 14.

Перевод выполнен литературным порталом «Теснота»

[йцукенгшщз 2,497]

Шин очнулся в своей камере, весь в моче и экскрементах. Спина была полностью покрыта ожогами и была клейкой от крови. Лодыжки содраны до мяса. Как только в ожоги проникла инфекция, Шина охватила лихорадка. Полностью пропал аппетит.

[UBooT 19,830]

Из-за недоедания он вырос низким и худым – рост примерно 167 см при весе в 54 кг

А если б доедал, вырос бы высоким и толстым - рост примерно 173 см при весе в 67 кг...

[Dramon 4,917]

Источник конечно такой,подозрительный...

Изменено 17.10.2012, 13:21:45 пользователем Dramon

[Ouwen 6,165]

Камера была настолько мала, что Шин с трудом мог улечься. Он не мог отличить ночь ото дня, в камере не было окон. Ему не давали еды. Он не мог уснуть.

Кажется, утром третьего дня стража безмолвно зашла в камеру, сковала ему лодыжки, зацепила веревку за крюк, вбитый в потолок, и подвесила Шина вверх ногами.

хммм...

[Роман Кушнир 2,980]

Ужасы северокорейского режима - свежая тема на каждый день!

[Наполек 753]

если сталин людей по часам десетярил, то чем же коммунисты других стран хуже

[nelsonV 4,134]

"Too long, didn't read."