Поиск по сайту

«Немного погодя начальнику лагеря предоставили право "пересидчиков" "за особые трудовые отличия" переводить на вольнонаемное положение. Тарханов сначала, конечно, боялся, как бы чего не сказали и как бы не заподозрили его в притуплении бдительности. Он говорил: - Освобождать буду аптекарскими дозами. Как по рецептам. Первыми он освободил известных на всю Воркуту горных мастеров. Это было событие, о котором кричало лагерное радио и писались плакаты. Но вскоре Фейтельсон настоял, чтобы освободили и ведущих инженеров. Потом пересидчиков-горняков стали освобождать подряд. С ними пошли строители, механики, железнодорожники и другие. Вскоре крупнейший лагпункт пришлось разгородить и в бараках расселить новых вольнонаемных. Среди экономистов скопилось тоже человек 20 пересидчиков. К этому времени я опять был начальником, потому что Озерова вынуждены были убрать за пьянство. Со списком моих пересидчиков я пошел к Тарханову. Он испугался: - Политотдел и так кричит, что я освобождаю всех троцкистов. А ведь Ваши угля не дают! Не могу. Только по аптекарским рецептам. Началась торговля. После долгих уговоров он согласился на десять человек. Кого же включить в их число? Любому обидно оставаться под конвоем, когда других освобождают! Но один из наших пересидчиков велел передать мне, что он не желает освобождаться. Это был Малеев - один из самых ярких и талантливых наших экономистов. В прошлом он работал в "Комсомольской правде", но еще в 1935 году как троцкист был отправлен в ссылку, а оттуда в лагерь. На первых порах в лагере он пытался отмежеваться от таких же, как он, троцкистов. Он думал, что это ему поможет, но, конечно, вызвал только настороженное к себе отношение. Он долго не мог устроиться на какую-нибудь работу по специальности, так как его подозревали в связях с оперотделом. А теперь ему хотелось продемонстрировать свою солидарность с теми, кто оставался в лагере. Я не стал его отговаривать. У двух или трех экономистов сроки только что закончились и по сравнению с другими, которые пересиживали больше года, они могли подождать. Что же касается остальных, то выбора не было - кого-то надо было обижать. Посоветовавшись со своими помощниками, я решил включить в список прежде всего начальников плановых частей, рассчитывая, что в дальнейшем сумею добиться освобождения и для остальных. Когда оформление и согласование прошло все инстанции и документы об освобождении были готовы, всех пригласили в кабинет к Тарханову. Он сказал небольшую речь и стал вручать документы, подчеркнуто называя каждого товарищем: - Товарищ Папава Александр Иванович, поздравляю! Затем следовало рукопожатие. - Товарищ Прикшайтис Николай Иванович... По окончании этой процедуры все, выйдя из кабинета, столпились в приемной. Кто-то подошел ко мне: - Куда же теперь деваться? Ведь жить-то негде! - И одеяло пришлось сдать. А где теперь возьмешь? Но кое-как большинство все-таки устроилось. Некоторые оказались очень настойчивыми в делах собственного устройства, особенно Николай Иванович Прикшайтис. Вообще, характеры, которые в заключении были сглажены общей подавленностью, начали теперь проявляться с непредвиденной резкостью. Все человеческие страсти вырвались наружу, как джин из раскупоренной бутылки, и в своей неприкрытой наготе и на глазах у всех обнаруживали свою мелочность и обыкновенность. Александр Иванович Папава быстро обзавелся любовницами из числа скучающих жен вохровских офицеров и повел веселую жизнь с кутежами и карточной игрой. Кое-кто, наоборот, оказался прижимисто-скупым и стал всячески отгораживаться от товарищей. Некоторые проявили неудержимую страсть к хотя бы небольшому господству над людьми; они считали, что родились начальниками. Многие старались, преодолевая наши скудные возможности, устраивать свою жизнь, "как у людей", обзаводиться обстановкой, скупать краденые вещи и заводить временные семьи. Николай Иванович Прикшайтис решил оставить довольно-таки постную жизнь экономиста и стал заведовать бытовым комбинатом, то есть пошивочными и сапожными мастерскими, представлявшими собой жирный пирог, к которому рвалось множество охотников». Зубчанинов В.В.Повесть о прожитом// Октябрь. - 1997. - №8. - С.129-130.

Страшное слово ГУЛАГ пугало людей во время жизни Сталина практически до судорог. Что же такое ГУЛАГ? Это слово означает сокращение от Главного Управления исправительных ЛАГерей. Название появилось в 1930 году. Часто под ним понимаются собственно лагеря. Подобные учреждения были распространены по всей стране. В лагерях содержались заключенные – очень часто политические, которые должны были трудом исправить ущерб, нанесенный стране. Заключенные вели строительство ГЭС, каналов и заводов. После войны количество заключенных достигло максимума. Существовало несколько режимов содержания в лагерях. Строгий режим подразумевал содержание рецидивистов, бандитов, убийц и других подобных заключенных. Усиленный режим предполагал содержание воров или грабителей, совершивших рецидив. Данные два режима предусматривали высокие меры наказания, а также усиленный конвой. Остальные заключенные находились на общем режиме. В зависимости от состояния здоровья выбирался уровень работы. Некоторые начальники лагерей были настоящими извергами. Они не использовали ни лошадей, ни машин, и заключенных использовали просто как материал. Смерть заключенных приравнивалась к поломке не слишком нужного аппарата, который просто нужно заменить. Сталин принял решение как можно быстрее уничтожать своих врагов. Им было сказано – физическое воздействие для доказательств своей правоты следователем вполне правомерно. И пытки в ГУЛАГе стали вполне нормальным явлением. Использовалось все – от нечеловеческого содержания, до нечеловеческой боли. Людей засекали до смерти, допрашивали сутками, не давая спать, есть и ходить по нужде – конечно, теперь показания давались намного быстрее. Теперь державой и умами людей правил животный ужас. Сталин проводил полную чистку своих кадров, желая набрать новых, молодых, послушных, не умеющих думать.